Оглавление | Каталог библиотеки

Прочитано: 0%

Мы догнали Америку

"Новая газета", 18.11.2002, Москва, n85, стр.21

         Андре Шиффрин. Легко ли быть издателем. Как транснациональные концерны завладели книжным рынком и отучили нас читать - М.: НЛО, 2002. - 224 с.

Теперь читаем практически то же, что и они, - цветной мусор, прошедший цензуру придуманного рынка...

         "Разве возможны радикальные метаморфозы, которые в одночасье изменят ассортимент доступных нам книг и даже отучат нас читать так, как мы читали прежде?"...Записки известного издателя из Нью-Йорка кажутся чуть не римейком "451 градус по Фаренгейту". Но за полвека изменился жанр. В 1953-м тема "смерти книги" породила роман-антиутопию. В 1999-м - потребовала документальной аналитики. И дала ошеломляющий материал...
         Некнижные эпохи обладают короткой памятью и легко смещают понятия: данность и норма. То, что есть сейчас, кажется неизменным от века. А потому - естественным. И устойчивым.
         Шиффрин начинает с ретроспективы. Как менялось понятие "бестселлер"?
         В 1900-х в библиотеках США пользовались наибольшим спросом Вальтер Скотт, Диккенс, Лев Толстой, Теккерей, Готорн, Фенимор Купер.
         В Германии конца 1920-х (при суровой бедности большинства немцев!) миллионный тираж набрали "Будденброки" и "На Западном фронте без перемен".
         В 1941-1945 гг. в армии США распространены 119 млн экз. книг: мемуары дипломатов о Берлине и Токио 1930-х, репортажи из Германии и Испании, проза Хемингуэя. Спецпропаганда? Да. Но уровень...
         В послевоенной Америке массовым чтением числились романы Кронина. В вокзальных киосках продавались покетбуки популярной серии "Ментор" (например, "Христианское требование социальной справедливости"). В газете для подростков "Май уикли ридер" "обсуждалось, какова должна быть политика американского правительства по вопросам муниципального жилья и электрификации сельской местности... Считалось, что даже школьнику интересны темы, которые сегодня были бы отвергнуты как слишком узкие, всерьез интересующие лишь считаных взрослых".
         В США 1960-х шестимиллионным тиражом разошелся "Доктор Живаго".
         ...Книгоиздание - в его естественном состоянии - похоже на систему дренажа почв, не допускающую ни засухи в умах, ни загнивания текстов в столах. Издатель - мелиоратор и земледелец - всегда рискует: "новые имена и новые идеи не имеют статуса".
         В 1962-м (по предложению Шиффрина) издательство "Пантеон" впервые в США выпустило роман молодого немецкого писателя "Жестяной барабан". Другой редактор нашел еще одного нового иностранного автора - Хулио Кортасара. Позже историкам был заказан цикл книг на основе интервью: "Кровь Испании" - "народный хор" рассказов о гражданской войне: книга того же жанра о 1930-х годах в США "Тяжелые времена", etc.
         Суммарные тиражи доходили от 100 тысяч до 1,5 млн экземпляров. Экспериментальные для 1960-х, эти книги были в 1980-х годах включены в программы университетов.
         В "Пантеоне" сложилась серия публицистики, включавшая, например, "исчерпывающее исследование жестокости полицейских" или монографию о стандартах безопасности автомобилей США "Опасен на любой скорости".
         Коллеги и конкуренты "Пантеона" в 1960-1970-х выпускали в свет не менее острые и проблемные тексты.
         "Новые книги, отличавшиеся тем, чего так не хватало Америке 50-х, - живостью ума" создавали свою аудиторию сами. И потому сами строили свои тиражи: прочитанное моделирует читателя и будущий круг его чтения. Репертуар предложенных сегодня текстов программирует "живость ума" общества. Или же - душит ее в зародыше.
         Пока все вышеназванное казалось "широкому читателю" той планкой сложности текста, которую он может и хочет одолеть, - он ее и одолевал. Пока качественное чтение было запрограммировано обществом как норма, оно и было нормой для миллионов.
         Конечно, были и комиксы, и дамские романы, и детективы, и сборники диет. И все-таки тень знала свое место.
         Шиффрин анализирует тенденцию 1990-х: процесс скупки издательств США концернами масс-медиа, превращение медиаиндустрии в важнейший сектор экономики (по объему экспорта американская медиаиндустрия уступает сегодня только авиапромышленности!). И - нарастающую в 1990-х цензуру рынка, массового вкуса и прибыли.
         "...Изучив издательские планы за несколько последних десятилетий, я с уверенностью заявляю: здесь перемены произошли значительные и, возможно, необратимые... За последние десять лет книгоиздание изменилось больше, чем за все предшествующее столетие". Сопоставлены планы крупнейших издательств США на 1960, 1970 и 1999 годы. Ужасная какая-то выходит компаративистика... Кто "держал права на Набокова", перешел на технические справочники. Кто когда-то выпустил в свет книгу Бертрана Рассела "Есть ли смысл в атомной войне" и монографию "Труд и американское сообщество", ставшую научной классикой, ныне завоевал права на Жаклин Сьюзанн и тем счастлив. Кто переводил Бердяева - лепит расшифровки телешоу.
         А почтенное издательство "Маккдуэл энд Оболенски" и вовсе закрылось...
         В середине XX века в Лондоне насчитывалось более двухсот издательств, выпускающих "серьезную литературу". Сейчас их меньше трех десятков.
         В Нью-Йорке 1945 г. существовали 333 независимых магазина, торгующих не только учебниками и бестселлерами, но и малотиражными книгами. Сейчас их - с учетом библиотечных, университетских и музейных бутиков - осталось 76.
         Но слабеет надежда и на университетскую книжность. "Оксфорд юниверсити пресс", гигант среди университетских издательств, борясь за рентабельность, закрыл малотиражные серии современной прозы и поэзии. В США процесс пошел еще забавнее: "Судя по свежим каталогам, многие университетские издательства, в надежде достичь самоокупаемости, уделяют большое внимание, так сказать, "непрофильной литературе"... Занятно, что чуть ли не половина издателей сочла перспективной темой бейсбол; большие надежды также возлагаются на книги о звездах кино.
         ...На наших глазах из-за "недостаточного спроса" закрываются целые академические кафедры. Если даже учебный процесс приносится в жертву подобным принципам, то издательства вообще бессильны..."
         Шиффрин излагает мемуары главного редактора издательства "Саймон энд Шустер". Интеллектуал, он работал в 1980-х с авторами ультракоммерческих бестселлеров: Харольдом Роббинсом, Ирвингом Уоллесом, а также с Ричардом Никсоном и Рональдом Рейганом. "Этих авторов, которые все больше становились основной финансовой опорой издательства, Корда описывает с красноречивой брезгливостью. Они все время чего-то требуют, они безвкусно одеты, они заказывают обувь в Лондоне не тем мастерам... Одновременно Корда отзывается о книгах этих пошляков, как о неотвратимом будущем издательского дела, которое все теснее срастается с индустрией развлечений, перенимая идеалы и стиль Голливуда. Книги знаменитостей и о знаменитостях - это тот волосок, на котором держится жизнь издательств".
         "Выжить" же, по данным аналитика, все труднее. Ставка 1990-х на миллионные авансы звездам за мемуары, на книги о знаменитостях, на триллеры и любовные романы с одноразовым тиражом от 100.000 не оправдала себя даже экономически.
         До 1980-х гг. издатели США считали нормой прибыли 3-4%.Сейчас бизнес-планы издательских корпораций выросли до 12-15%, но реальные доходы упали в ряде случаев до 0,1%. (Подробный анализ желающие найдут в книге).
         В целом же складывается удивительная клиническая картина. Кому это нужно? Кто это выдумал? Как тысячи сиюминутных выгод складываются в мощный, всесветный миф?
         ...Речь ведь идет об изменении самого понятия "средний человек". О тоталитаризме развлечения. О демографическом продукте этой культурной революции - продукте, не менее искусственно выведенном, чем пресловутый "совок". Не менее ограниченном. И не более дееспособном.
         Все думаешь о журнале для тинейджеров конца 1940-х, где обсуждались проблемы электрификации сельской местности США. Выросшие читатели журнала решили эту проблему. Да и вся эпоха "золотого миллиарда" подготовлена их деятельным интеллектом.
         Теперь таких журналов для подростков, похоже, нет нигде.
         Если сравнить массовое чтение конца XX века с массовым чтением 1950-х, контраст скажет и о способности к восприятию текста, и о "социальном программировании" среднего человека.
         "Детство Шеннона" Кронина, к примеру... В старом "обывательском чтении" были полтора десятка живых характеров. Честно написанные пейзажи и диалоги. Сюжет - отчаянная борьба мальчика из "проблемной" семьи за "грант на учебу" в Эдинбургском университете, безвозмездные репетиторы Шеннона, торжественность экзаменов. И поражение. Башмаки у первого ученика были дырявыми. Шли дожди. Последний экзамен он проболел.
         Скольких подростков "тяжелых времен" научил борьбе и показал ее цель этот бестселлер, говоривший простым и ясным языком?
         Но это когда-то язык "Детства Шеннона" был прост. По сравнению с языком интеллектуала Коэльо Кронин, да и Жюль Верн со всей его ботаникой, стали весьма сложны.
         А число читателей, способных париться, одолевая триста страниц прозы с нормальным словарем и относительно тонкими деталями, уменьшается. "Подсадка" не проходит даром. Тексты более сложные начинают действительно утомлять и раздражать.
         И между "лабораторной прозой" и комиксом, там, где расположена основная часть "массового чтения", - вместо добросовестной беллетристики, острой публицистики, "Занимательной минералогии" etc. - образуется Дикое Поле. Его забивают триллер, таблоид, телешоу.
         И здесь все всегда "идет на конус": количество настоящих читателей либо расширяется год от года, втягивая и вербуя новые слои, либо сужается в той же арифметической прогрессии.
         Точно 1990-е годы реализовали идею "конца истории" в самом ее наивном, вещном варианте. Точно впредь меняться будут только сорта йогуртов. А вся знаковая сфера призвана обслуживать безмятежную цивилизацию пользователей.
         Но тут ведь "Cool" не ближе к реальности, чем проза Марии Прилежаевой.
         Шиффрин дописывал свою книгу поздней осенью 2001-го. И начал именно с этого: обществу вот-вот понадобятся нестандартные решения. А значит, книги, способные научить новому взгляду на вещи.
         Но шансы издать такую книгу сужаются. Сужается возможность для малотиражной книги быть замеченной (как заметили "Жестяной барабан" молодого Грасса или много раньше - первую книгу Кафки с тиражом 800 экз).
         Ломается сам механизм прекращения малотиражной книги в вечную. Сужается круг людей, способных к качественному чтению. То бишь к сравнению, анализу, выбору, принятию решений. Шиффрин приводит формулу 1990-х: на смену железному занавесу пришел тефлоновый, обволакивающий каждое отдельное создание. Тефлон надежен - но до большого огня...
         Видимо, все пузыри, надутые и лопнувшие в России 1990-х, отвечали мировой тенденции. По этому критерию мы почти догнали Америку.
         И в России 1990-х так же агрессивно утверждались представления "о книгах этих пошляков, как о неотвратимом будущем...". И так же никто не давал ответа на вопрос: кто и как определял неотвратимость данного будущего?
         И не вышло ли наоборот: предложение сформировало спрос? Волна триллеров и телегидов, репортажей из спальни и реанимации, мощный их маркетинг (который можно было бы использовать для раскрутки хоть поэта Языкова, хоть цитатника Мао) породили слой "подсевших"!
         В этой необъяснимой рационально штормовой волне цветного мусора теряется чуть ли не единственное ценное наследство СССР: многомиллионный обыватель со средним образованием.
         Горы нужно было свернуть за десять лет, чтоб "подсадить" эти миллионы на фаст-фуд в мягкой обложке. Наше население ведь не от листовки и не от ликбеза духовно восходило к роману "Охотники за черепами" (как, возможно было, в 1920-х). А, напротив, от 100-тысячных тиражей Маркеса и Астафьева, от столь тонких народных фильмов, как "Берегись автомобиля!", "Белорусский вокзал" и "Обыкновенное чудо", от позорной но и восхитительной по-своему привычки волочь 20 кг. макулатуры на санках для приобретения романа Тынянова "Пушкин", от привычки говорить с детьми цитатами из "Винни Пуха", в 1990-х оно быстро и легко пришло - к тем же "Охотникам за черепами".
         Хотя о "цивилизации пользователей" (или юзеров) у нас нет и речи. Нам бы обсудить проблемы электрификации сельской местности...
         Мы лет десять назад приняли издательскую и читательскую практику Запада 1990-х как данность. То есть как норму. Как единственно возможную и естественную модель книгоиздания в "свободном мире", где сил у честного труженика остается ровно на Даниэлу Стил. Или на "Улицу красных фонарей" - ее уже и в "Библиоглобусе" продают, бестрепетно выложив на стол "Новинки недели". (В киоске у РГБ, под скрюченным Достоевским, продавали и год назад).
         Но 1990-м предшествовали другие издательские планы. Мы просто влились в колонну честных тружеников на лестнице, ведущей вниз.