«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 4%

         Нельзя не отметить прямое противоречие в этом тексте: Деникин определяет бунт солдат и как проявление "утробных инстинктов" - то есть как нечто низменное, телесное, животное, и в то же время как порыв к "свободной воле" (для определения этого феномена оказались как бы недостаточными взятые по отдельности слова "свобода" и "воля", и генерал счел нужным соединить их, явно стремясь тем самым выразить нечто "беспредельное"; ср. народное словосочетание "воля вольная"). Но "утробные инстинкты" (например, животный страх перед гибелью) и стремление к безграничной "воле" - это, конечно же, совершенно различные явления; второе подразумевает, в частности, преодоление смертного страха... Таким образом, Деникин, едва ли сознавая это, дал солдатскому бунту и своего рода "высокое" толкование.
         Не исключено возражение, что Деникин, мол, исказил реальную картину, ибо не желал признавать внушительную роль ненавистных ему большевиков. Однако, в сущности, то же самое говорил в своих воспоминаниях генерал от кавалерии (с 1912 года) А.А. Брусилов, перешедший, в отличие от Деникина, на сторону большевиков. Бунтовавшие в 1917 году солдатские массы, свидетельствовал генерал, "совершенно не интересовал Интернационал, коммунизм и тому подобные вопросы, они только усвоили себе начала будущей свободной жизни" *13.
         Следует привести еще мнение одного серьезно размышлявшего человека, который, по-видимому, не участвовал в революционных событиях, был только "страдающим" лицом, в конце концов бежавшим на Запад. Речь идет о российском немце М.М. Гаккебуше (1875-1929), издавшем в 1921 году в Берлине книжку с многозначительным заглавием "На реках Вавилонских: заметки беженца"; при этом он издал её под таким же многозначительным псевдонимом М. Горелов, явно не желая и теперь, в эмиграции, вмешивать себя лично в политические распри.
         В книжке немало всякого рода эмоциональных оценок "беженца", но есть и достаточно четкое определение совершившегося. Напоминая, в частности, о том, что Достоевский называл русский народ "богоносцем", Гаккебуш-Горелов писал, что в 1917 году "мужик снял маску... "Богоносец" выявил свои политические идеалы: он не признает никакой власти, не желает платить податей и не согласен давать рекрутов. Остальное его не касается" *14.
         Тут же "беженец" ставил пресловутый вопрос "кто виноват?" в этом мужицком отрицании власти: "Виноваты все мы - сам-то народ меньше всех. Виновата династия, которая наиболее ей, казалось бы, дорогой монархический принцип позволила вывалять в навозе; виновата бюрократия, рабствовавшая и продажная; духовенство, забывшее Христа и обратившееся в рясофорных жандармов; школа, оскоплявшая молодые души; семья, развращавшая детей, интеллигенция, оплевывавшая родину..." (напомню, что В.В. Розанов еще в 1912 году писал: "У француза - "chere France", у англичан - "Старая Англия". У немцев - "наш старый Фриц". Только у прошедшего русскую гимназию и университет - "проклятая Россия". Как же удивляться, что всякий русский с 16-ти лет пристает к партии "ниспровержения" государственного строя..." *15.
         Итак, совместные действия различных сил (Гаккебуш обвиняет и саму династию...) развенчали Русское государство, и в конце концов оно было разрушено. И тогда "мужик" отказался от подчинения какой-либо власти, избрав ничем не ограниченную "волю". Гаккебуш был убежден, что тем самым "мужик" целиком и полностью разоблачил мнимость представления о нем как о "богоносце". И хотя подобный приговор вынесли вместе с этим малоизвестным автором многие из самых влиятельных тогдашних идеологов, проблема всетаки более сложна. Ведь тот, кто не признает никакой земной власти, открыт тем самым для "власти" Бога...
         Один из виднейших художников слова того времени, И.А. Бунин, записал в своем дневнике (в 1935 году он издал его под заглавием "Окаянные дни") 11(24) июня 1919 года, что "всякий русский бунт (и особенно теперешний) прежде всего доказывает, до чего все старо на Руси и сколь она жаждет прежде всего бесформенности. Спокон веку были "разбойнички"... бегуны, шатуны, бунтари против всех и вся..." *16 (кстати, Бунин в избранном им для своего дневника заглавии перекликнулся - вероятно, не осознавая этого - с приведенными Пушкиным словами Пугачева: "Богу было угодно наказать Россию через моё окаянство"). В полнейшем непонимании извечного русского "своеобразия" Бунин усматривает роковой просчет политиков: "Ключевский отмечает чрезвычайную "повторяемость" русской истории. К великому несчастию, на эту "повторяемость" никто и ухом не вёл. "Освободительное движение" творилось с легкомыслием изумительным, с непременным, обязательным оптимизмом..." (там же, с. 113).

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»