«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 65%

         И всё же первые три четверти XX века, несмотря на чудовищность сталинизма и нацизма, мастерски использовавших "массовые партии" для подавления масс, партии всё же играли в какой-то степени роль заменителя "агоры". А в Италии, во Франции, в Испании, в Германии, в Англии площадь имела и определённую формирующую роль. В Америке это явление было гораздо менее заметным. Любопытно было бы проанализировать зависимость политики от топографии, взяв для примера, скажем, Нью-Йорк или Лос-Анджелес, где нет площадей, по крайней мере в европейском смысле слова. Как нет их и в Пекине, и в Москве (в Санкт-Петербурге они есть, но его проектировали европейцы).
         Партии играли эту роль "заменителя", призванного дать отпор угрозе демократии, исходящей от взрывного роста массового общества. Они были коллективными субъектами "политических волков", необходимых для формирования представительных структур либерального государства. Да, они были массовыми, да, они были управляемыми. Но чтобы пойти на площадь, надо сначала выйти из дома. Только там можно было получить информацию прямо из уст оратора. Площадь живо реагировала, не скрывала своего настроения, благодаря ей можно было держать руку на пульсе народа. Для масс же, если только они не были уже грубо подавлены, она становилась школой взаимоотношений и организации мыслей. Площади XX века в какой-то степени творили культуру.
         Это тоже пройденный этап. Слово "гражданин" всё больше становится синонимом "монады". Которая, в отличие наглухо отгородившейся от мира особи, придуманной Спинозой, имеет одно окно. Одно-единственное, зато полифоничное, яркое как калейдоскоп, квадратное, огромное, оно открывает вид на глобальную деревню без площадей, где видно всё и ничего, где всё сказано, но в общем шуме не услышано, где можно познать всё, но только крошечное меньшинство может узнать достаточно, чтобы не потеряться. Самое главное, это виртуальное окно позволяет ни с кем не встречаться. Если очень захочется, ты сможешь куда-нибудь позвонить или просто увидеть таких же, как ты сам, болтающих о том о сём, как болтал бы и ты. Ведь они были подобраны с учётом твоих предполагаемых вкусов, чувств и мыслей.
         Оптимисты - а без них нигде не обходится - утверждают, что из этого окна можно увидеть всё, что угодно. К сожалению, это неправда. Нам не дано выбирать вид. Кто-то всегда решает, да или нет, и если да, то когда, где и как. И даже если ближайшее будущее обещает технологические чудеса и свободу выбора, это всё равно обернётся блефом. Тебя загонят в гетто, стиснут в рамках узкой специализации, одурманят торговлей по почте или порнографией или тысячами других способов, придуманных теми, кто знает эту машину (и тебя) намного лучше тебя самого. Ты сделаешь выбор свободно, своими собственными руками, и даже не сможешь потом никого винить.
         Я заранее представляю возмущение оптимистов. Они закричат, что это пораженческие настроения, что это всё равно, что сказать, что человек - управляемое, неспособное к самостоятельности животное. К сожалению, эти аргументы действуют только для тех, кто способен защищаться, а дискуссия в среде узкой элиты лишена интереса именно потому, что почти всё, кому предназначены эти строки, тоже знают о мерах предосторожности. Я же думаю о тех миллиардах, которые окажутся беззащитными, потому что им просто в голову никогда не приходило, что придётся защищаться.

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»