«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»

Прочитано: 80%

         В декабре 1962 года, только что вернувшись из Японии, молодой пария Аксенов был приглашен в Кремль на встречу руководителей партии и правительства с художественной интеллигенцией. Там он произнес бессмертную речь, опубликованную в свое время в журнале "Известия ЦК КПСС". В частности, с восторгом говорил о том, что "в Японии вызывает изумление и восхищение уровень духовной жизни нашего народа. Многое из нашего рассказа просто поражало японцев... Это для них совершенно необычно, невероятно". И дальше: "Я разговаривал в Японии с одним буржуазным интеллигентом. Он спросил меня, как вы считаете, вот нам здесь кажется, что те перемены, которые происходят в вашей стране (хрущевская "оттепель", поношение Сталина и т. п. - В. Б.), в какой-то степени сближают вас с нами? Вы как бы идете к нам - к капиталистическому искусству? Я ему ответил: все обстоит как раз наоборот! Это как раз победа нашей идеологии!" Какой? Разумеется, советской, коммунистической. Казалось, сейчас Аксенов начнет читать "Стихи о советском паспорте":

         Читайте! Завидуйте!
         Я - гражданин Советского Союза!

         Но он, не прибегая к стихам, пошел однако еще дальше - уверенно предрек: "Все свидетельствует о том, что он (японцы и весь Запад - В. Б.) стихийно, подспудно, но все-таки идут к социализму". Вот ведь как! Ну что за прозорливец этот пария!
         Тут же он счел патриотическим долгом внести ясность в вопрос, о котором тогда было много разговороь - об отношении между поколениями: "Наше единство в нашей марксистской философии, в нашем историческом оптимизме... Некоторые критики говорят, что советская молодежь, молодые советские литераторы не помнят своего родства, что мы отвергаем то, что было завоевано нашими отцами, не уважаем своих отцов, что вообще советская молодежь, дескать, противопоставляет себя отцам. Особенно любит такие выводы на Западе буржуазная реакционная пресса. Мне хочется по этому поводу сказать, что все это неверно, все это глубоко неправильно. Мы уважаем своих отцов и любим своих отцов". Какая мужественная, сокрушительная отповедь реакционерам Запада.
         Право, окажись на той встрече Маяковский или Николай Островский, они едва ли могли бы сказать лучше. Но, разумеется, они уж наверняка не позволили бы себе в конце речи такого угодничества, как Аксенов: "Я благодарен партии и лично Никите Сергеевичу за то, что я могу с ним разговаривать, могу с ним советоваться". Видимо, только регламент помешал добавить: "Могу смотреть на него, могу дышать с ним одним воздухом, могу здесь, в Кремле, воспользоваться тем же сортиром, что и дорогой Никита Сергеевич".
         Впрочем, что ж, Аксенов был не одинок. Вот что писал Хрущеву дня через три после встречи бурный гений Эрнст Неизвестный: "Дорогой Никита Сергеевич! Я благодарен Вам за отеческую критику. Она помогла мне... Никита Сергеевич, я преклоняюсь перед Вашей человечностью, и мне много хочется писать Вам самых теплых и нежных слов (так в тексте. - В. Б.). Никита Сергеевич, клянусь Вам и в Вашем лице партии, что буду трудиться не покладая рук". И трудится! И не покладает.
         Да что Аксенов, что Неизвестный! Сам твердокаменный титан Солженицын после новой встречи на Ленинских горах 8 марта 1963 года, почтительно не решаясь обеспокоить самого Хрущева, писал как высшему арбитру - В. С. Лебедеву, его чиновному помощнику. Речь шла о пьесе "Олень и шалашовка", которую решительно отвергал Твардовский: "Я хочу еще раз проверить себя: прав ли я или Александр Трифонович. Если Вы скажете то же, что он, то я немедленно забираю пьесу из театра "Современник"... Мне будет больно, если я в чем-либо поступлю не так, как этого требуют от нас, литераторов, партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич Хрущев". Ему будет больно... Вот так и в 45-м году говорил он следователю: "Мне будет больно, товарищ Езепов, если я вас огорчу". И закладывал друзей, даже родную жену, будто бы антисоветчиков...

«««Назад | Оглавление | Каталог библиотеки | Далее»»»